Позвонил земляк. Прочитал в «СБ» мой материал о нашей малой родине, нашем детстве, наших людях. Естественно, многое вспомнили. Земляк спросил: «А как твой друг, гармонист? Наверное, уже давно народный артист?». Будто кто–то уколол сердце иголкой. Невзначай. Но очень больно.

Мы начали дружить, когда мне было 7, ему 12. Витя Мандрик простудил шею. Вскочили фурункулы. Каждый вечер он приходил к нам домой. И мой отец, сельский фельдшер, делал ему какие–то процедуры и перевязку. А потом мы играли в войну. Самодельные деревянные пистолеты. В стволе — прожженное раскаленной проволокой отверстие. В нем — выструганный из сосновой планочки толкачик, приводимый в действие туго натянутой резинкой. Закладываешь в «дуло» горошину. Щелк — и толкачик выстреливает «пулю» в противника...

Когда лечение благополучно закончилось, Витя позвал меня в гости. Не помню, как меня встретили его родители — дядя Рыгор и тетя Ганэта. Не помню тогдашнюю обстановку их дома. Не помню ничего. Кроме музыки. Витя играл час, а может, два... Я сидел притихшей мышкой на краешке стула. И слушал. В деревне да и в окрестностях было немало гармонистов. Взрослые, умелые, многоопытные. Они играли в клубе, на праздниках, свадьбах, крестинах. Хорошо играли. Но так, как играл Витя, не играл никто. Переборы, переливы, неожиданные многослойные аккорды. Знакомые мелодии приобретали какой–то особенный завораживающий колорит.

Из уст в уста. Седьмой десяток лет

Сказ о войне не знает себе равных.

Он в том тылу. Он в памятном огне.

Он в павших дедах, павших за державу…

Как жаль, что нельзя вернуть время или попасть в прошлое на каких-нибудь двадцать, тридцать лет назад. Тогда бы я смогла увидеть, обнять своего прадедушку Николая Федоровича Карасева, солдата Великой Отечественной войны, мастеровитого умельца, сельского труженика, вся жизнь которого была полна расставаний и тревог…

Все, что есть у меня на память о прадеде, — черно-белая фотокарточка, на ней он вместе со своим фронтовым товарищем Сергеем Свиридовым из Чернавы (мой прадед— справа), орден Красной Звезды да гармошка ручной работы. Еще мальчишкой научился он лихо наигрывать на этом инструменте, умел его настраивать, а потом и мастерить стал. Этим ремеслом зарабатывал на жизнь, чтобы прокормить четырех сестер. Семья осталась без кормильца, и он, четырнадцати лет от роду, был ее опорой. Невысокого росточка, худощавый, но ловкий и напористый. Сколько тех гармошек, сделанных его руками просто так, на досуге, и под заказ, быть может, и сейчас звучит где-нибудь своим заливистым звонкоголосьем. К нему, знающему толк в ладах да басах, приезжали из разных мест страны: руки золотые, сердце чуткое да голова светлая были у моего прадеда.

Создатель и ведущий широко известной телепередачи «Играй, гармонь!» Геннадий Заволокин хотел снять сюжет о нем, народном умельце из сельской глубинки (село Черкассы, где ныне поставлен памятник огурцу), что под городом Ельцом. Но прадедушка отказался. Не любил он шумихи.

Его дети, а их четверо, вспоминают: не принято было в их доме заводить разговоры о войне. Немного рассказывал отец, не хотел, чтобы трое сыновей и маленькая дочурка (теперь моя бабушка) знали всю страшную правду о лихолетье, которое, как ни старайся, — не забудется. Но в редкие минуты подсядут к нему ребятишки рядком, он и припомнит что-нибудь о фронтовых дорогах и боевых товарищах. Теперь и я знаю, что не раз и не два спасал от верной гибели прадеда случай.

С октября 1941 по май 1945 года воевал он в составе 1-го Белорусского фронта. Был командиром миномета 57-го отдельного гвардейского минометного дивизиона. Однажды, переправляясь через реку, вел прадедушка под уздцы коня, а на телеге — миномет. Захромал конь, что-то случилось с подковой. Отвел его дед в сторону, а пока смотрел что да как, мост в одну секунду взлетел на воздух. Погибли товарищи, с которыми минуту назад шел рядом… Гибель фронтовых друзей прадед всякий раз тяжело переживал. Потерял многих и боль эту носил в сердце до конца дней.

В 1943 году прадедушку наградили медалью «За отвагу». Это не единственная его награда. В электронной базе данных на сайте Министерства обороны podvignaroda.mil.ru я нашла Наградной лист прадедушки. В нем написано: 4 мая 1945-го гвардии сержант Карасев Николай Федорович, 1922 года рождения, представлен к высокой награде — ордену Красной Звезды — за мужество, проявленное в боях за овладение немецким городом Премниц, что в 40 километрах севернее Бранденбурга. Огнем своего миномета он заставил наступивших немцев залечь и отсек их от вражеских танков…

Давно не стало прадеда, затихло эхо ожесточенных боев. Смотрят на нас с пожелтевших военных фотографий солдаты, и читаем мы в их глазах: все можно пережить и стерпеть, лишь бы не было войны.

Каждый год, возлагая в День Победы пунцовые тюльпаны к подножию памятника погибшим воинам, я думаю обо всех известных и неизвестных героях самой кровопролитной в истории человечества войны. От чистого сердца хочется сказать им: «Спасибо вам, дорогие наши прадедушки, за ваш подвиг. Мы, правнуки войны, будем помнить о вас и беречь мирное небо над нашими головами!»

Ирина Мирошниченко, ученица 7-го класса средней школы № 1,

село Измалково.

Источник

Эшелоны крымских татар шли на восток через маленькую сибирскую станцию пролётом — все запасные пути были забиты такими же эшелонами. Молчаливые старики, одетые в плюшевые жакетки женщины и диковатые ребятишки слонялись в районе вокзала. Многие, приехавшие раньше, понастроили будок и землянок недалеко от базарной площади; в ход шли ржавые листы железа, фанера, старые доски, куски черепицы. Поселение получило название Орды. Взрослые нас пугали Ордой, часто можно было видеть угрюмую кучку татар, медленно везущих на тележке обёрнутого белой тканью покойника, нередко это был ребёнок. Мальчишек-татар мы сторонились и дразнили их непонятными словами: «Нары, нары, накулдык, чёрна муха, белый штык». Но бабка моя сказала мне как-то: «Ты их не трогай. Татаре — народ хороший. Помирать будет, а не украдёт». Вообще она была справедлива в суждениях, немногословна, не особенно стеснялась в выражениях, обладала пытливым умом. Девчонкой будучи, возила тачкой землю на строительстве транссибирской магистрали, помнила Гарина-Михайловского, бывшего на их участке инженером. Даже в тюрьме побывала по моей невольной вине.

В начале войны прибыл к нам эвакуированный из Подольска швейный цех со всем оборудованием — шили «шинеля» для комсостава. Бабка и поступила туда закройщицей, а работала на дому. Разложив на громадном столе «штуку» сукна, намечала мылом ориентиры, после чего острой бритвой, без лекал, резала нужные детали, а я их раскладывал на полу по кучкам: рукав, пола, спинка, ворот. Сшила она мне из серо-голубого генеральского сукна длинную, до пят, кавалерийскую шинель — сзади высокий разрез с золотыми пуговицами, рукав «до косточки», подкладная грудка, кант по вороту, да ещё кубанку — верх малиновый, опушка — каракуль. Шли мы по базару — глазели все на меня, а бабка быстро сбывала свои изделия: суконные шапки, рукавицы, поддёвки за хорошую цену; спрос был всегда. Часто выменивала сало, мёд, пшено, постное масло, мыло — жили мы не голодно. Ходить с бабкой быстро надоедало, и я убегал в другие ряды, где торговали семечками, махоркой, кедровым орехом, трофейным немецким барахлом, мётлами, скобьём. Семья китайцев продавала бумажные цветы, веера, зонтики и сладкую тянучку. Лилипуты показывали акробатические номера. Здесь же гармонист в солдатской форме без погон, с деревяшкой вместо ноги пел про Чуйский тракт, про драку в таверне; время от времени исполнитель, подпрыгивая, обходил с шапкой круг слушателей, представляясь: «Молодой человек Володя». Я слушал Володю, до трепетной боли переживая судьбу калеки-танкиста или раненного черноморского матроса; рыдающие басы гармони и простая мелодия магически действовали на меня, и я убегал, чтоб не видели моих слёз…