– Я даже тональность гармони не могу определить, только по слуху различаю, что они разные. Знаю, что моя тональность ля-мажор. Но в молодости я запросто мог петь три октавы, с годами, правда, голос стал садиться. Лет с 17 до 25 (до того, как сам женился) я каждую неделю ходил по свадьбам, – вспоминает Егошин. – И назывался никаким не тамадой, а дружкой. И «дружкину молитву» читал…
– Много денег заработали?
– О деньгах и речи не было! Я еще сам с подарком для молодоженов приходил, особенно если они родня или знакомые были. А как женился, перестал ходить по свадьбам. С того времени не был практически ни на одном празднике.
– Эко вас закольцевали...
– Ну почему? Жена, наоборот, согласна была со мной ездить, сама пела и плясала великолепно. Просто пропал кураж — не хотелось больше веселиться с подвыпившими гостями. Ведь я не пил. Вообще. Молодой был: для куража своей дури хватало. А теперь время ушло, мне и до сих пор алкоголя не надо. Меня постоянно приглашали в разные населенные пункты. И сегодня предлагают на любых условиях. Суммы солидные предлагают, но дело не в деньгах. Я работаю только авторские программы.
- Помнится, когда вы впервые приехали в Иваново, у вас даже гармони своей не было…
- Мне давали гармонь на выступление, а потом подарили за Гран-при. Она у меня как раз живая. И как раз в ля-тональности. Сегодня у меня 5 гармоней, и все подарены. А так – это дорогое удовольствие: хорошая гармонь сегодня стоит от 70 до 140 тысяч рублей.
- Еще в 90-е вы считались непревзойденным мастером частушки. А теперь вас не видно, не слышно…
- В «политике» я уже 22 года: сначала был главой деревни, теперь – целого поселения. Работа очень неблагодарная, очень ответственная и сложная. Меня никто никогда не видел с гармонью. В области последние 10 лет я вообще не играю. Если ты работаешь чиновником, то тебя должны ценить и уважать как чиновника. Поэтому я нигде не выступаю. В Иванове третий год сижу в жюри, однако в гала-концерте всегда участвую.
- Как, работая чиновником, можно писать политические частушки, которые бьют не в бровь, а в глаз? За это ведь могут по головке не погладить…
- Снять меня невозможно: у меня безупречная репутация и большая поддержка населения. Сослать – нельзя, я и так на самом низу политической лестницы, только посадить… Но меня никто не трогает. Я в начале 90-х 50 минут пел в Госдуме чистую политику. Такого я больше нигде, наверное, не пел. Они пригласили меня сказать, что я хочу, ну я и сказал:
У меня один вопрос:Говорят, в России рост.Не пойму я одного:Чё растет и у кого.
- То есть вас можно назвать чиновником с человеческим лицом?
- Я прожил всю жизнь в деревне. Наверное, старое воспитание такое. У меня, кроме автомашины «Ока», ничего нет. И ту я купил у друга за 30 тысяч рублей. Если б все работали, как я, то коммунизм бы мы построили еще 30 лет назад.Я всегда делаю всё возможное и невозможное. И с других требую. Коллектив у меня небольшой, всего 5 человек, два из кото-рых – бухгалтеры. Поэтому любую работу в поселении, любое дело мы вынуждены делать втроем. Любое.
- А доклады вы, случаем, не рифмуете?
- Да запросто. Когда-то был объявлен конкурс сельских поселений, и там надо было представить доклад в оригинальной форме. Я написал в форме «Конька Горбунка» Ершова. «Вот в Советском-то районе, там, на дальнем на кордоне, на брегах Немды-реки, о, стоят шаваржаки. Там народишку негусто и в колхозной кассе пусто, пяти сотен нет людей, всего 8 лошадей…. Непосильные расходы сильно душат мужика, но живем, кой-как пока. Сколько так мы проскрипим, знает только Бог один…». И вот так примерно 40 минут. Всё, что есть, я изложил в такой форме.
- Вы когда-нибудь считали, сколько частушек написали?
- Абсолютно нет. Но, думаю, больше 5 тысяч… Я отслеживаю всё, что происходит в жизни. Прихожу с работы – включаю телевизор. Очень люблю новости. И могу всё тут же изложить.
- А сколько вы можете петь без повторения?
- Ну, не знаю. Дней пять. Когда-то был эксперимент, когда в Иваново приезжали. Сидели 8 человек и я один. Надо было петь частушки, и на каждую третью я должен был ответить тремя сразу. Это практически нереально. Но я их перепел. Три часа сидели.
- Вы, наверное, все частушки, которые поют на праздниках, знаете?
- Когда была передача «Эх, Семёновна», я из всего цикла штук двести, наверное, только не знал. Я ведь каждую неделю ходил по свадьбам, я мог сочинять частушки на ходу: петь и в течение 6 секунд придумать другую. Я этого для себя объяснить не могу. На слово рифма подбиралась сама, в кураже я мог петь часами.
- Так вы куражный человек?
- Теперь абсолютно нет. А раньше было… Один раз с Заволокиным в санатории вошел в кураж и плясал целый час в одних носках. Носки стерлись до нуля. Смотрю: их нет вообще, осталась только резинка сверху. Заволокин говорит: «Я такого не видел никогда». А когда он попросил позже повторить – не могу, говорю, куража нет.
- Хотя вы стали знамениты благодаря частушкам, но говорят, пишете не только их...
- На своих концертах частушки я пою постольку-поскольку. У меня стихи серьезные. Я не люблю, когда лажу пишут всякую. Стих должен быть и по смыслу глубокий, и по рифме четкий. Я пою песни, куплеты, страдания, припевки… И только в конце на бис пою частушки. Их нельзя насильно петь. Надо, чтоб тебя вызывали... Все думают, что я заводной рубаха-парень, а я в душе лирик. И вообще, очень серьезный человек. И совсем не веселый.
Источник
