Позвонил земляк. Прочитал в «СБ» мой материал о нашей малой родине, нашем детстве, наших людях. Естественно, многое вспомнили. Земляк спросил: «А как твой друг, гармонист? Наверное, уже давно народный артист?». Будто кто–то уколол сердце иголкой. Невзначай. Но очень больно.

Мы начали дружить, когда мне было 7, ему 12. Витя Мандрик простудил шею. Вскочили фурункулы. Каждый вечер он приходил к нам домой. И мой отец, сельский фельдшер, делал ему какие–то процедуры и перевязку. А потом мы играли в войну. Самодельные деревянные пистолеты. В стволе — прожженное раскаленной проволокой отверстие. В нем — выструганный из сосновой планочки толкачик, приводимый в действие туго натянутой резинкой. Закладываешь в «дуло» горошину. Щелк — и толкачик выстреливает «пулю» в противника...

Когда лечение благополучно закончилось, Витя позвал меня в гости. Не помню, как меня встретили его родители — дядя Рыгор и тетя Ганэта. Не помню тогдашнюю обстановку их дома. Не помню ничего. Кроме музыки. Витя играл час, а может, два... Я сидел притихшей мышкой на краешке стула. И слушал. В деревне да и в окрестностях было немало гармонистов. Взрослые, умелые, многоопытные. Они играли в клубе, на праздниках, свадьбах, крестинах. Хорошо играли. Но так, как играл Витя, не играл никто. Переборы, переливы, неожиданные многослойные аккорды. Знакомые мелодии приобретали какой–то особенный завораживающий колорит.

Он мог сыграть практически все, что звучало по радио, было записано на пластинках, что кто–то, даже кое–как, ему напел. Мог сыграть тут же. Без всяких усилий. И в присущей лишь ему уникальной интерпретационной манере. Уже в 15 его знали не только во всей округе, но и в районе, области. В конце 60–х были очень распространены выездные концерты. Наши самодеятельные артисты по выходным нередко отправлялись в близкие и далекие места. Витя аккомпанировал. Затем исполнял попурри из советских, народных песен. Женщины охали. Мужики восхищенно качали головами. По окончании номера, отчаянно аплодируя, кричали: «Шмеля»! «Шмеля» давай!». И Витя «давал». Знаменитый «Полет шмеля» Римского–Корсакова. На обыкновенной двухрядке. Шмель мчался столь выразительно и стремительно, что после того как звук его полета обрывался, зал в оцепенении замирал. Потом женщины от восторга сжимали щеки ладонями. А мужики в такт хлопков на бис топали ногами... Я был свидетелем, как однажды после концерта к Вите подошел представительный мужчина в синем тщательно выглаженном костюме. Он спросил, кто преподавал «молодому человеку» игру на гармони. А когда выяснилось, что юноша не только никогда и ни у кого этому не учился, но даже толком не знаком с нотной грамотой, снял очки, потер глаза и сказал: «Такого не может быть!». Мужчина тот, как позже выяснилось, был профессором консерватории.

В тот вечер в своей маленькой комнатке рабочего общежития Витя сказал мне, что врачи обнаружили у него страшную болезнь. Или сложнейшая операция, или... Спросил: как быть? Я ответил: коль есть хоть какой шанс... Он взял баян, которым владел так же, как и гармонью. И начал играть. Полонез Огиньского. Пронзительные щемящие звуки рвали душу на мелкие кусочки...

Через 3 дня мне на работу позвонил наш общий приятель Миша Рябчик. И сообщил, что операция оказалась безуспешной.

Умер деревенский гармонист.

Хоронили тихо и обычно.

И шуршали заступы привычно...

Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.

Советская Белоруссия №104 (24487). Четверг, 5 июня 2014 года.

Автор публикации: Дмитрий НОВИКОВ