Это пастух Егорка первый просыпался, выливал на себя ведро родниковой воды, растирал мускулистое тело вафельным полотенцем, брал гармошку и, сев на завалинку, начинал тихо играть наигрыши и мелодии любимых песен. В зелёных глазах отражалось показавшееся из-за гор солнышко. Белокурые волосы волнами украшали смуглое лицо парня. Сшитая из мешковины одежда не портила стати и красоты Егора. Такие люди в любой одежде хороши.

Деревня нехотя просыпалась.

– Ку-ка-ре-ку! – начинали кричать петухи, заскочив на плетень забора.

– М-муу! – требовали воды коровы.

– Когда ж он спит! – ворчали старики, устало улыбаясь, закручивали в «козью ножку» кусочек газеты «Правда», набивая её крепким самосадом. Прикурив от кремня, затягивались полной грудью. Выпустив дым, наслаждались запахом махорки, вспоминая лихую молодость.

Начиналась возня в сараях. Скрипели ворота и калитки. Коты, последний раз подав голос, залезали под печку или на чердак для отдыха после неспокойной ночи.

Стадо, как горный поток, сливалось в единое целое и грандиозно следовало к пастуху, приветствуя музыку радостным разноголосьем. Егор садился на вороного коня и, продолжая играть, грациозно ехал впереди. Рядом бежали две лохматые дворняги: маленький пёс – Шарик и большой – Бобик.

– Опять позавтракать забыл! – кричала ему вслед матушка.

– Я взял с собой перекусить! – успокаивал её Егорка и скрывался за косогором окутанный сизой пылью от просёлочной дороги.

Возле речки, на ромашковой поляне, Егорка обычно останавливался и, дождавшись, когда стадо напьётся, мыл коня и купался сам, плывя вразмашку против быстрого течения. Затем, поднявшись на пригорок, садился под берёзку и с аппетитом ел картошку в «мундире», зелёный лук с петрушкой, ржаной хлеб и огурцы.

– Шарик-Шарик на сухарик, – шутил Егорка, – а тебе Бобик щелбан в лобик! Вас легче убить, чем прокормить. Бегите охотиться. Зайцев и сусликов полно.

После этого парень дремал, доверив охрану стада собакам.

Снилась ему дочь плотника, Аксинья. Как она рассмеялась ему в лицо, после его предложения проводить до дома, и тут же убежала с подружками с вечерних посиделок. Так и сказала напоследок:

– Много хочешь – мало получишь!

– Мне много не надо. Я на тебе жениться хочу! – шептал он во сне вчерашние слова.

Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд и подскочил как ошпаренный. Напротив него сидела Аксинья и серьёзным видом обрывала лепестки, гадая на ромашке. Цветок, распахнув белоснежные реснички, жёлтым солнышком раскрыл свою душу, пытаясь, во что бы то ни стало угодить девушке.

– Любит, не любит, бросит, обогреет, в жёны возьмёт, – шептала она.

– Чо те надо! – выпалил парень и опустил глаза.

– Мармелада! – весело ответила девушка. – Вчера смелей был. С самогона, небось?

– Да не пью я! А мармелада в глаза не видал.

– Научи играть на гармошке, я тебя сама угощу сладеньким, – попросила Аксинья. – Трудно ли научиться играть? А?

– Кому как! Ну, чтобы научиться играть частушки – достаточно одного вечера. Но если у тебя появилось желание играть Баха, то ищи баяниста, а гармонь не трогай. Она предназначена не для этого. Хотя для чего козе баян?

Девушка посмотрела на парня, потом на его красную двухрядную гармошку и осторожно погладила её, нажав пальчиком белую кнопочку, сказала:

– С чего начнём?

У Аксиньи вдруг пробудилось неукротимое желание взять гармонь, прижать к своей девичьей груди и нежно начать подбирать правой рукой на ладилках «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю?..»

Егорка осторожно подал девушке инструмент и, вспомнив, как сам учился играть, сказал:

– Правильно всё же будет начать с левой руки. Если ты задумала сыграть какую-нибудь мелодию, то нужно, прежде всего, подобрать её гармонию. Без левой руки песни не получится, а вот без правой – запросто. Можно подпеть «левой руке» и это будет уже полноценная песня…

Каждый день прибегала Аксинья к Егорке учиться играть на гармошке. Помучив для виду инструмент, угощала парня белым горячим хлебом, смородиновым вареньем и парным молоком. Осенью, после уборочной, обучение закончилось весёлой свадьбой.

Аксинья заметно располневшая, сидела за свадебным столом, хрустя квашеной капустой и мало солёненькими огурчиками, грустно смотрела на хмельную родню. Её подташнивало, и она, то и дело, выскакивала на крыльцо подышать свежим воздухом. После того как они расписались в сельсовете она уже не скрывала своего греха, выпячивая вперёд маленький остренький животик.

– Поверьте моему опыту, – говорила бабушка Маша, – мальчик будет. Кто девочку под сердцем носит у тех живот совсем другой формы: большой и круглый.

– Назову Ванечкой! – сказал Егор и пошёл танцевать «Цыганочку» с бедовой свидетельницей Улитой, гарцующей на свадьбе в белых бурках на каблуках, набелённых зубным порошком. Свидетель Петька был уже «никакой» и упорно стремился под стол, удерживаемый от этого порыва строгой матушкой.

После того как половицы перестали скрипеть под напором крепких ног в кирзовых сапогах с железными набойками, жених подошел к столу, выпил рюмку мутного вонючего первача и, выхватив из рук невесты вилку с остатком огурца, закусил.

– Из твоих рук оно как то вкусней и слаще получается! – заявил он и, обернувшись к гармонисту, добавил:

– Ты не обижайся, дружок. Не надо из кожи лезть, выписывая переборы. Дай я тебе покажу, что и как надо играть, чтобы быть настоящим гармонистом. У меня проблем с репертуаром не возникает. Я играю то, что хотят услышать и что сам люблю исполнять. Эти песни подходят для любого случая. Главное не выпендриваться и играть как наши деды и прадеды – просто и со вкусом.

И он играл весь вечер, а приглашённый гармонист отстукивал чечётку, а устав, подыгрывал ему на деревянных ложках.

– Как на отца похож! – причитала мама Егора. – Как похож. Две капли воды. Пришёл Степан с гражданской войны весь израненный. Так был рад, что на правой руке два пальца остались.

У настоящего гармониста не только шевелятся пальцы, но и сам он как на шарнирах. Играет и душа и тело. Наигрыши звучат так самозабвенно и в такой манере, что любой невольно увлекался его игрой. Порой гармонист на ногах не держится, но играет исправно.

Отыграли свадьбу и зажили дружной крестьянской жизнью, радуясь каждому дню, на этом белом свете. Весной у Аксиньи родился сын Ванечка. Егор, опустивши усы и бороду, в душе оставался всё тем же ребёнком. Перед сном он тихо играл сыночку колыбельные, а жена подпевала ему, положив голову на широкое плечо мужа.

Когда Ванюша начал ползать, его уже не интересовали погремушки. Самой любимой игрушкой для мальчика стала гармонь. Он требовал, чтобы ему дали потрогать беленькие кнопочки и потискать красные ситцевые меха.

– Разорвёшь гармошку, – шутила бабушка Маша. – Батька ругаться будет.

– Дайте в руки мне баян, я порву его к чертям! Дайте в руки мне гармонь, я заржу как сивый конь!– шутил дед Степан. – Гармонист будет, как пить дать гармонист. Плесни сто грамм за внука.

– Кто о чём, а вшивый о бане, – строго сказала бабушка. – Выпей лучше молочка козьего, как дитятко, а то не увидишь, как внук первый шаг сделает.

Не успел Егор научить сына первым премудростям игры на гармони. Началась война с фашистами. Заплакали и запричитали бабы от горя, когда Егору пришла повестка из военкомата. Запили мужики на нервной почве. Через пару дней, возле сельсовета после короткого митинга, начали прощаться с новобранцами.

– Лучше б меня призвали, – прошептал, шмыгнув носом и прослезившись, дед Степан. – Я своё отжил. Ты гармонь оставь сыну. Поди, не на гулянку идёшь.

– Ты меня батька не хорони прежде времени, – ответил Егор. – Я с инструментом так сросся, что без музыки, быстрей от тоски сгину, чем от пули. А сыну я из Германии аккордеон привезу.

– Стройся! – прозвучала команда командира. – Налево! Шагом марш!

Снова заголосили женщины. Егор взял в руки гармонь, и уверенно, смотря вперёд, заиграл «Прощание славянки». Это в традиции русского человека. Крестьянин умел песню спеть, дом построить, печь сложить, хлеб посеять, коня подковать, на войне обороняться.

Берегли Егорку однополчане и любили за его музыку. Бывало, затихнет война ближе к немецкому обеду. Заиграет сытый Ганс на губной гармошке свою родную мелодию, а Егорка, перекусив ржаным сухариком, подыграет ему для хохмы и сомнёт громогласным наигрышем своей гармошки все потуги вражеского музыканта. Тут же соберутся возле гармониста солдатики и санитарки. Запоют песню, а то и в пляс пойдут, презирая смерть, устав бояться войны.

Через некоторое время в бой с Егоркиной гармошкой вступил вражеский аккордеон. Музыканты доигрались до того, что заиграли дуэтом, вышли из окопов и на броне подбитого танка  наяривали  около часа русские и немецкие мелодии.

Концерт прервал замполит.

– Это что за перемирие? – орал он на командира взвода. – Тащите этого артиста ко мне. Я его под трибунал отдам.

– Успокойсятоварищ майор! – вступился за Егора комбат. – Этот солдат делает за неделю больше, чем сто замполитов за год службы.  Иногда музыка  сильней оружия…

После концерта не стреляли. Такое чувство, что война закончилась. Солдаты отдыхали. Писали письма на родину. Просили у родных тёплые вещи, валенки, махорку и сухари. Егорка мечтал об аккордеоне.

– Вот бы захватить вместе с инструментом этого музыканта, – говорил он старшине. – Мы б с этим пленным такую самодеятельность организовали, что б вся война закончилась. Разрешите хотя бы аккордеон в плен взять. Я сыну обещал с войны такую игрушку привести…

– Хорош трепаться! – одёрнул его старшина. – Доиграешься до штрафбата.

Егора вызвали к командиру полка. В штабной землянке его с улыбкой встретили офицеры. У двери стоял молоденький рыжеволосый парень с синими глазами. Новая шинель, мешковато сидела на худощавом теле солдата, вытянувшегося по стойке смирно. Возле его начищенных кирзовых сапог отдыхала гармонь.

– Как по заказу после твоего концерта с немцем к нам прибыло пополнение с ещё одним гармонистом, – сказал командир полка. – У меня появилась идея. Пока гитлеровцы под впечатлением от вашей музыки, мы немедленно начнём русскую психическую атаку.… Наша воля, наш дух, наша правда, на нашей земле – приведут нас к победе.

– Помирать так с музыкой! – шутил старшина, выдавая перед атакой положенных сто грамм боевых и боеприпасы. – С нашей родной, кровной музыкой, – добавил он, протягивая гармонистам гранаты, которые солдаты называли карманной артиллерией.

На рассвете полк поднялся во весь рост. С одного фланга шёл Егор, играя сибирские переборы «Под драку». С другого фланга шёл новобранец Володька, играя уральскую «Мамочку». По центру, пританцовывая и махая платочками, двигались на врага молоденькие красивые санитарки и бойцы. Весь полк при этом, как единое целое, издавал традиционное мычание и харканье, которое обычно в деревнях издают плясуны, когда дело движется к драке «стенка на стенку», для устрашения противника.

В фашистских окопах началась паника. Не успев закусить перед боем для храбрости шоколадом, напичканным кокаином, гитлеровцы, бросив оружие, хватались за голову и сдавались без единого выстрела. Когда Егор прогулочным шагом с улыбкой на лице зашёл в блиндаж немецкого музыканта, он замер от удивления. На коленях возле аккордеона стоял его вчерашний обезумевший знакомый и молился:

– О май Год!

Ганс был сломлен. Он, было, схватил автомат, но не в силах выстрелить бросил оружие и поднял руки.

«Простая мелодия заставляет звучать душевные струны, после чего вокруг гармони происходят чудеса и магия. Необычайное величие бесстрашия и силы русского духа. Необычайное свидетельство силы русской красоты и музыки. Красоты поведения в жесточайших условиях войны. Красота стати наших несравненных женщин. Красота вдохновенного подвига. Это особая русская тактика в великой бескровной атаке ошеломила врага».

Гитлер, узнав о новой тактике русских, назвал гармонистов личными врагами фюрера.

«Гармонь – русская душа и сердце России! Гармонь на войне имеет огромную силу. Она становится духовным источником повышения настроения и боевого духа. Песни под музыку вышибает искру и слезу у молоденького солдатика и опытного командира. Душа воспламеняется и готова на подвиг. Под мелодию  гармони наступает полная гармония духа».

Каждое утро, когда Егор по старой привычке, начинал играть на гармошке, начинался обстрел его подразделения.

– Всё, хватит фрицам жилы тянуть! – ругался старшина. – Иди лучше на аккордеоне поиграй!

– Так я его для сына берегу, – ответил Егор.

Во время очередной бескровной атаки, когда Егор, поплевав на сухие ладони, растёр их друг о друга, и растянул во всю ширь меха гармошки, соединив красоту звуков с бесстрашием души, начал играть казакскую «Бузу». Рядом раздался страшный взрыв. Корявый раскалённый осколок порвал гармонь, исковеркав внутренности инструмента. Егор упал, пытаясь соединить две части своей души в единое целое. Потом поцеловал гриф с кнопками и заплакал. Слёзы, смешавшись с копотью, медленно падали на погибшую гармонь.

– Сволочи! – закричал он, встав во весь рост, схватился за сердце и лёг на землю.

– Гармониста убили! Гармониста убили!.. – кричали солдаты, ринувшись на врага.

– Куда тебя ранили? – шептала санитарка, не видя крови.

– Душу растерзали! – прохрипел Егор и умер.

Но девушка ничего не слышала от нарастающего гула симфонии боя…

Вечером писарь заполнял похоронки. Когда очередь дошла до Егора, солдат спросил у главврача:

– Про гармониста что писать? Он же сам умер…

– Так и пиши, погиб смертью храбрых, от разрыва сердца. Впрочем, от разрыва сердца не надо. Погиб за безымянную высоту, защищая родину. Я б эту гору «Егоркиной гармошкой» назвал…

Сестра Егора Улита работала почтальоном. Сортируя почту, прочитала о гибели брата. Дрожащими руками, прижав к себе похоронку, побежала в поле.

– Егора убили! – кричала она на всю деревню.

Не добежав несколько метров, до Аксиньи, она споткнулась о грабли и упала, задыхаясь от рыданий.

Аксинья выхватила похоронку и, не дочитав до конца, встала на колени.

– Господи,  за что? – простонала она.

Ваня бросил вожжи. Сел на парящую землю. Мальчишка вытер нос рукавом, не понимая, что происходит. Старый мерин протащил борону несколько метров и остановился.

– Мамочка, что случилось?

– П-папку твоего убили, сиротинушка!..

– Как убили? Папу нельзя убить!

На следующий день Аксинью вызвали в военкомат и сообщили, что за мужа ей положено двести тридцать рублей сорок пять копеек.

– Вот за Егоркину смерть заплатили! – сказала она на поминках, положив смятые бумажки с мелочью рядом с поминальным стаканом водки и кусочком чёрного хлеба. – Мы что ж, получается, продали его? Что с этими грошами теперь делать?..

– Мама, купи мне гармошку, – нарушил гробовую тишину Ванечка.

– Вот это по-нашему. Правильно внучок! – с трудом встал с табуретки дед Степан и по-стариковски заплакал. – Я пока живой тебя играть научу как Егорушку. Русский человек не может без песни и гармони – ни в радости, ни в горе, ни в любви…

На сороковой день, когда душа Егора прощалась с землёй, его сын на рассвете вышел на крыльцо с новенькой гармошкой «Хромкой». Алое солнце осветило мальчика. Иван пошел на улицу, сел на завалинку и заиграл наигрыши и мелодии любимых отцовских песен.

Односельчане со слезами радости вышли из своих домов на улицу. С новой силой задышала деревня ситцевыми мехами. Деревня без гармошки – не деревня… И поплыли над домами и сараями, над бесконечными российскими лесами, полями и дорогами светлые русские песни – живые и трепетные, с чувством, с толком, с расстановкой, с перебором, с огоньком и грустинкой.

– Егорушка вернулся! Слава Богу – живой!

Автор: Андрей Тесленко

Деревня Ивановка Красноярского края. – Сочи. 17.12.2010 год.

источник